Фаворский свет и художественная попытка объединения Этики и Эстетики.

Интервью Гора Чахала журналу Kunst und Kirche (Искусство и Церковь). 1/2016, сс. 40-43.


Гор Чахал, «Христоцентризм». Вид экспозиции в Российском Центре Науки и Культуры в Киеве.

В России Вас считают одним из новаторов в видео искусстве, в конце концов Вы, скорее всего к удивлению Ваших коллег, находите вдохновение от работы которая касается духовных традиций Вашей родины и в частности традиций иконописи. Как Вы пришли к этому? Что побудило Вас заниматься этим? Куда привела Вас Ваша работа в искусстве?

Начинал я как акционист, занимался поэзией и визуально-поэтическим перформансом. К концу 80-х меня перестало удовлетворять прямое действие из-за невозможности донести до аудитории всё более сложные высказывания, и я стал больше внимания уделять документации своих акций. Придумал виртуальный перформанс, в котором документация (фото-видео) вытеснила реальное действие. Сейчас это называется мокьюментери. Потом увлёкся новыми технологиями и в середине 90-х стал мультимедийным художником, в точном значении этого термина. Меня интересуют сложные многоуровневые полистилистические высказывания. Часто зрители на моих выставках спрашивают: сколько художников здесь представлено? Люблю полифонию. Что же касается духовных традиций, то я довольно быстро охладел к критическому дискурсу, который, в основном, определяет современное искусство у нас. Перестал понимать, зачем художникам дублировать работу социальной журналистики. Использование художественного языка для описания безобразного, по крайней мере, избыточно. То же, что забивать гвозди микроскопом. А вот красота в отличие от уродства неизъяснима. Она, как писал Ролан Барт, может обнаруживаться, но прямому описанию никогда не поддается, поэтому дискурс при ее описании вынужден отсылать к коду, лежащему в основе всякой красоты, коду искусства. «Искусством после философии», проблемами этики и эстетики, исследованием природы творчества, поиском путей выхода из постмодернисткого кризиса заниматься было гораздо интереснее. Либеральные интеллектуалы у нас не любят вспоминать, что русский Авангард вышел из открытия забытой иконописной традиции в конце XIX века, из народного лубка, а не только от влияния европейских революционных идей, что Авангард противостоял не религии, а в первую очередь безбожной светской культуре того времени. Они не видят того, что между иконой и искусством модернизма стоят несколько веков новоевропейского искусства, отрицавшего как раз эту самую икону. И Авангард, отрицавший эстетику своего времени, явился своего рода диалектическим отрицанием отрицания, открывающим возможность синтеза религиозного искусства на новом витке культурной эволюции. Время для которого, на мой взгляд, пришло.


Гор Чахал, «Любовь (SNKT/W003)». 200X146 cм, мультимедиа, холст, scotchprint, 1997.

Вы всегда хотели найти диалог с официальной церковью. Каким был этот диалог лично для Вас?

Подсознательно религиозным я был с детства. Вероятно, вследствие проблем в общении из-за заикания. Любая коммуникация для меня всегда являлась серьезным усилием, даже с родителями. Поэтому представлял себе невидимых собеседников и общался с ними мысленно. Рос на народных сказках, и их волшебный мир очень влиял на сознание. И отец каждое лето возил нас с мамой и братом на родину отдыхать. А что Армения без древних храмов и монастырей? Ничто. Поэтому христианство я воспринимал через историю, через корневую культуру. Марксизм душа не принимала. В студенчестве интересовался буддизмом, но так и не увлекся, несмотря на его сверхпопулярность в творческой среде тех лет. Активная жизненная позиция препятствовала уходам в нирвану. Ощущал себя, скажем так, христианским социалистом (русская религиозная философия на меня очень повлияла). А когда случилось землетрясение в Гюмри 1988 года, и я увидел документальные видеозаписи оттуда, мир перевернулся. Я не мог поверить, что Бог мог иметь к этому какое-то отношение. Но то, что Бога нет, было тоже немыслимо. Когнитивный диссонанс, как сейчас принято говорить. Вот я и решил креститься, показывая Богу: «Я с тобой», как бы защищая Его в мире, защищая религию предков, благодаря которой они пережили века в окружении враждебных и более сильных народов. Вопреки логике. Рационально это необъяснимо. Во мне немного армянского. Может быть, сумасбродство, упрямство? Не знаю. Воцерковляться же начал уже гораздо позже. Постепенно. Классическим неофитом я так никогда и не был. Сначала начал читать Евангелие, размышлять над ним, потом перешел в православие чином миропомазания. Стал регулярно ходить в храм, начал поститься и т.д. На воцерковление ушло немало времени. Но с каждым годом все больше понимаю и сильнее люблю нашу церковь.

Играет ли свет в ваших работах, в частности его мистические и духовные традиции какую то особенную роль? Что Вы этим хотите показать, что имеется ввиду? Как зарождаются Ваши идеи?

Да. Исихастская практика, которой я занимаюсь по мере сил, связана с нетварным светом, божественной энергией, которая посещает людей на высших ступенях духовного развития. Мне конечно далеко до них. Но искусством я пытаюсь прочувствовать это состояние. Искусство для меня – практика, облегчающая понимание сложности теории. У художников принято всё пробовать «на глазок». К теме Фаворского света я шёл постепенно. Сначала в своем творчестве я обратился к метафоре «инфракрасного излучения» (проекты «Вооружение глаза», «MAN», «Любовь») пытаясь преодолеть кризис репрезентации, потерю визуальным искусством своей основной характеристики «изобразительности» из-за безмерно усложнившейся многоуровневой рефлексии, свойственной современному художественному языку. Пытался вырастить в себе некий условный «прибор ночного видения», позволяющий усовершенствовать наше видение непосредственной сущности объекта искусства сквозь глухую пелену культурных и псевдокультурных напластований. Потом меня привлекла ангелология (проект «Хор»), поскольку богословие при описании ангелов всегда предпочитает священноописание огня. Ангел - служебная умопостигаемая сущность, канал коммуникации между Истиной и людьми. Причём, интересно, что само по себе внимание ангелам непроизвольно просвещает, очищает и совершенствует наблюдателя (познание через созерцание). Так я подошёл к Фаворскому свету и Преображению, проектам «Солнце Правды, Добра и Красоты», «Ступени», «Фавор», в которых уже открыто говорил о необходимости религиозного возрождения культуры, способного противостоять неотвратимо надвигающейся на нас нечеловеческой (пост-человеческой) глобальной техно-цивилизации. (Проблема исламизации Европы и ИГИЛ тогда ещё не просматривалась). Идеи, которые я реализую, являются как бы ступенями моего личного духовного развития. Они не приходят спонтанно, а возникают как результат какого-то очередного шага на пути познания, визуализируют его.


Гор Чахал, «Фавор». мультимедийный проект, 2008. Вид экспозиции в Ravenscourt Galleries, Москва.

В 2010-м году Вы курировали одну выставку в православной церкви. Долго ли Вы шли к этому? Какой была реакция посетителей и верующих?

Диалог Церкви и современного искусства меня интересует с начала века, когда антиклерикалы своими «художествами» добились того, что я уже не мог выставить в Москве работы с христианской тематикой, которая для московских кураторов, арт-функционеров и руководителей художественных институций стала, практически, табуированной темой. Я чувствовал необходимость предпринять какие-то шаги для преодоления растущей поляризации культурной среды. Начал искать контакты с Церковью. Со временем удалось организовать круглый стол о возможности диалога Церкви и современного искусства с участием художников, искусствоведов и представителей Церкви. После нескольких заседаний круглого стола, его участники решили, что художественная выставка на тему этого диалога может послужить хорошим материалом для дальнейшего предметного разговора. Выставка явилась своеобразной художественной акцией, декларацией о намерениях. Художники дали работы, в которых прослеживалась тема упомянутого диалога, а Церковь предоставила выставочное пространство - действующий Храм, таким образом подтверждая свою заинтересованность в проблематике. Открыла художникам двери. Реакция публики была очень оживлённой. В прессе возникла бурная и местами довольно ожесточённая дискуссия среди верующих и консервативно настроенных священников. К счастью, всё закончилось благополучно. Через два года я организовал ещё одну выставку, как я называю теперь «христоцентричного» искусства в Московском музее архитектуры. Уже с участием не только светских, но и современных церковных художников, иконописцев, впервые в истории России выставленных в едином экспозиционном пространстве. Выставка оказалась самой посещаемой выставкой современного искусства за всю историю музея. На круглом столе по итогам выставки я, в частности, отметил: На мой взгляд, наша выставка убедительно показывает возможность конструктивного взаимодействия церковного и светского современного искусства в едином культурном пространстве. Современный художественный язык не может являться препятствием для христианской культуры. Атмосфера экспозиции демонстрирует, церковный и светский художественные языки не только не противоречат, но и дополняют друг друга, связывают реалии и проблематику современного общества с исторической традицией, литургическое действие и проповедь, молитвословие и богословие. Диалог, очевидно, состоялся. Большим приобретением для меня было знакомство с церковными художниками в процессе подготовки выставки. Общение с ними прояснило для меня проблематику диалога Церкви и современного искусства ещё больше. Да, проблема диалога, это в какой-то небольшой части, проблема некомпетентности и неуважения его участников друг к другу. Но это, конечно, не главное и устранимое препятствие. Вопрос взаимного просвещения. Сейчас я прихожу к пониманию того, что раньше чувствовал лишь интуитивно. Проблема диалога Церкви и современного искусства лежит не в области искусства, не является художественной проблемой в сущности. Церковные и светские художники, если они настоящие художники, достаточно легко понимают друг друга. Проблему диалога создают идеологи, политтехнологи, как светские, так и церковные. Целью которых является борьба за власть над обществом, боязнь потери влияния на него и тп. Это политическая проблема. Но поскольку искуство для меня всегда было неизмеримо выше политики, политическая постановка проблемы мне не интересна. Поэтому такой проблемы для меня, можно сказать, больше нет. Свою миссию я считаю, в общем и целом, успешно выполенной. Спасибо всем, кто помог её осуществить. Низкий поклон. Вектор направления движения задан, ориентиры расставлены. Дальше двигаться будет уже проще. Главное, не снижать заданную планку, не опускаться в политику.


Гор Чахал, «Имя Бога». Мультимедиа, 2003. Вид экспозиции на кафедральном биеннале в Мдине, Мальта, 2015.

На сколько я знаю, Вы видите возможность объединения в искусстве этики и эстетики. Как это можно описать? Думаете ли Вы что для 21-го столетия это все еще возможно?

Эта проблема занимает меня с начала 90-х и я много размышлял об этом. Языческая по природе практика противопоставления категорий Этики и Эстетики, от века строящаяся на абсолютизации, вернее, онтологизации конфликтности человеческой природы, по сути своей неконструктивна и, на мой взгляд, не имеет под собою никаких серьёзных оснований, поскольку, добродетель есть отнюдь не противоположность чувственности или страсти, как обычно думают, а ни что иное, как её вразумление, упорядочение. Поэтому-то и требует невеста в Песни песней, говоря: “Упорядочте во мне любовь” (Бернард Клервоский). Теории самоорганизации хаоса, развиваемые последнее время в синергетике или синкретике (Руденко), говорят об обратимой взаимосвязи хаоса и гармонии, онтологически присущей живой природе (системам с неравновесной организацией). С этой точки зрения, христианская культура, в качестве мировоззрения, отличается устойчивым представлением об изначальном единстве мира как благого Божьего творения. Мира, в котором Зло не есть самостоятельная онтологически присущая ему сущность, а лишь искажённый кривизной больного (падшего) сознания до безобразия зазеркальный образ Добра. Здесь этика и эстетика отнюдь не противоположны друг другу. В этой культуре красота неотделима от спасения (Достоевский), тело от души в дискурсе прекрасного (Чехов) и т.п. Как гласит народная мудрость, в добром житии кудри вьются, в худом секутся или с доброго слова, что с золотого блюда. Такая позиция естественным образом вытекает из православного «чаем воскресения всех мёртвых» и именно телесного воскресения (Фёдоров), интенции, в которой не этика противопоставлена эстетике, а жизнь (прекрасное) противопоставляется смерти (безобразному). Или вот, например, недавний проект на эту тему: «Проблема этико-эстетического детерминизма». В аннотации к работе я пишу: «Современная эпоха, как известно, характеризуется нивелированием формальных критериев качества в искусстве. Механизмы эстетического выбора давно перестали быть явными. Характер их действия стал таким же сложным и трудноуловимым, как и природа этического выбора. Более того, былое противопоставление этики и эстетики в дискурсе Прекрасного предстваляется явно неактуальным. Этический выбор сегодня зачастую осуществляется на основании эстетической привлекательности и наоборот. Что яляется основой нашего выбора, внутренний императив или влияние культурной среды? Божественная предопределение или свобода воли? А быть может и то, и другое, как трактует эту проблему православное богословие? Буриданов осёл по-прежнему стоит перед выбором. Инсталляция включает хромированную скульптуру условной фигуры овцеволка без кожи и двух «стогов». Один – из натуральных овечьих шкур, другой – из волчьих. Самоидентификация личности происходит на поверхности. Кем быть, агнцем или хищником и кто мы внутри? Зрители, отражаясь в зеркальной поверхности скульптуры, как бы примеряют эти «шкурные» вопросы на себя».


Гор Чахал, «Проблема этико-эстетического детерменизма». Инсталляция, 2013. Вид экспозиции выставки «ДАРЫ» в Московском музее архитектуры.

Какой Вы видите роль искусства и тех людей кто этим занимается в общественном развитии Вашей Российской Родины?

Не люблю политику, и когда мне говорят: «если ты не занимаешься политикой, политика занимается тобой», я отвечаю, что не просто не занимаюсь политикой, а занимаюсь искусством, что гораздо действеннее политики. Убеждён в этом.

Гор Чахал. Москва, 2016.