27 марта 1990 года


***

Над городом длинные тени,
Закат отгорел и погас.
И света, и тени смешенье –
Какой-то особенный час.

Реки тяжелое лекало,
Изогнутое не шутя
В гранитных берегах лежало,
Никелированно блестя.

Столба фонарного тренога,
Тень искаженная его,
вдруг внезапная тревога –
Так, ни с того и ни с сего.

Топот, крик и звон стекла
Тяжесть ног чужая.
Плохо то, что кровь текла,
Целиться мешая.

22 сентября 1990 года


***

Он тихо вышел, потянув ноздрями воздух,
Всю эту полночь глубоко в себя вобрав:
Весенний ветер, небо в крупных звездах,
И шорохи ветвей, и вздохи синих трав.

Над океаном розовеет дужка месяца,
Лежащая почти горизонтально.
Огни судов на дальнем рейде светятся,
Таинственно блестя чернеют пальмы.

26 февраля 1990 года


***

Видно, чересчур поводья туго
Натянул наездник призовой,
И рысак от боли, от испуга
Захрапел, задергал головой.

На дыбы поднялся, сделал свечку,
Изваяньем Ужаса застыл,
Рухнул в пыль и, оборвав уздечку,
Седока подмял и... раздавил.

Фотограф печатает снимки.
Ночная глухая пора.
Под месяцем в облачной дымке
Курится большая гора.

25 февраля 1990 года.


***

В тихий час цветения акаций,
На пороге счастья и весны,
Девушкам в неполных восемнадцать
Снятся одинаковые сны:

По весенней улице умытой
Солнечные зайчики снуют.
Молодые люди гроб открытый
В катафалке бережно везут.

А она, в тюльпанах утопая,
Спит, не замечая ничего,
Юная, прекрасная, нагая –
Вечной жизни свет и торжество.

Март-апрель 1990 года.


***

Зеленым, голубым, лиловым
Лучилась горизонта грань.
Свеченьем небывало новым
Играла утренняя рань.

Открыв железный сейф умело,
Я отступил на шаг всего,
И пуля, что в меня летела,
Попала в друга моего.

Февраль-апрель 1990 года


***

В городском саду, напротив входа,
Где весной гулять так хорошо,
Парня незадолго до восхода
Я в цветущих кустах нашел.

Порван галстук, костюм помятый,
И кругом вся в крови земля.
Первая, наверное, зарплата
Вся украдена, вся - до рубля.

26 марта 1990 года


***

Во мгле, слегка очерченный огнями,
Поднялся в небо Крымский мост.
Он как дорога перед нами,
Летящая почти до самых звезд.

Кругом скользили пешеходы,
Вода сверкала, как металл.
Такой неслыханной свободы
Я с детских лет не обретал.

Всего с минуту бушевало,
Но дым снесло - и ахнул люд:
Кромешной чернотой зияло
То, что красой Москвы зовут.

Март-апрель 1990 года


***

Ярко светила луна,
Ярко блестела рубаха.
Он постучал - и она
Похорошела от страха.

Искрилась кожа и блестела,
От ваксы черная как смоль.
На сцене двадцать пять Отелло
Блестяще исполняли роль.

17 апреля 1990 года


***

Тихо в доме. Льнет к окну
Утонченный профиль женский,
Пальцы трепетные мнут
Нежно-голубую занавеску.

За окошком замерло движенье,
В снежных искрах уличный наряд.
Пестрой елки ярким продолженьем –
Ниточки мерцающих гирлянд.

Плоские роскошные машины
Полыхают розовыми лаками.
Скованы блестящие мужчины
Черными сияющими фраками.

И ты следишь, следишь, переживая,
Словно сама во тьме крадешься там…
И голубые искры от трамвая
Бегут по серебристым проводам.

Март-апрель 1990 года


***

То шла стремительно, То замирала робко.
Тревожный шепот крался позади.
В прозрачном платьице коротком,
С бледно-лиловым бантом на груди.

Движенья просты и легки.
Вся в солнечных бликах капризных.
Приподняты губ уголки –
Совсем не похожа на призрак.

17 апреля 1990 года


***

С длинноногой подружкою в паре
Танцевала весь вечер она.
И сейчас, когда вел ее парень,
Чуть в движеньях была стеснена.

Он ведет ее, обняв за спину,
Напряженно смотрит вокруг,
Словно что-то и впрямь ужасное
Собирается сделать вдруг.

На скамейке сидят чуть живые.
Скверик бьет тишиной наповал.
Наконец он, решившись, впервые
Робко девушку поцеловал...

И две огромные птицы к озеру
Над ними пролетели вдруг.
И месяц встал подобно козырю
И все вдруг озарил вокруг.

21 апреля 1990 года


***

Лицо покрыто розовым загаром,
Небрежно на руке висит пальто...
И вот передо мною Ниагара,
И хочется воскликнуть: - Ну и что?

Я подступил еще поближе к краю –
Вода летит, заманчиво темна...
И вдруг я равновесие теряю,
И сразу наступает тишина.

16 мая 1990 года


***

Звуки вальса, как морские чайки,
Падали и поднимались вверх.
Гости были влюблены в хозяйку,
И она смеялась громче всех.

В комнате звенело и сверкало,
Абажур качался над столом.
Вспыхивали искорки бокалов,
Кто-то жарко спорил о Толстом.

Вдруг в двери, смуглая до блеска,
Красотка новая вошла
И, как оборванная леска,
Внезапностью всех обожгла.

И тут внезапный выстрел,
звон стекла... Все гости повскакали торопливо,
А он, спокойно опустив приклад,
Открыл с глухим хлопком бутылку пива.

21 апреля 1990 года


***

Я видел как-то бокс в Неваде...
Конец! И публику, как сор,
Гонг вымел - только на канате
Висел безжизненный боксер.

И снова на трибунах тишина,
И пальмы - как погашенные свечи,
И этот рай, что виден из окна,
Еще прекрасней, ибо он не вечен.

Май-июнь 1990 года


***

Стою в тишине тревожной
Перед ее окном.
Спит сталь во мраке ножен
Тревожным сном.

Ты двигалась уверенно и смело,
Прошла, на миг окошко заслоня,
И волосы расчесывая, села,
Сквозь их завесу глядя на меня.

Неоном расцвечен газон,
Неоновый отсвет на лицах.
И воздух, как тонкий нейлон,
В лучах фонарей серебрится.

20-21 апреля 1990 года


***

С велосипедом парень. И как раз
С девчонкою наладилась беседа!
Она еще молчит. И все ж скосила глаз
На никель обода велосипеда.

Река, нас обгоняя, чуть касалась
Стремительно крутящихся колес.
Рев сотрясал ее до дна, казалось,
Речной мотор уже работает вразнос...

А сирень кругом уже кипела,
Затопив полупрозрачную листву.
Розоватых лепестков густая пена
Тихо оседала на траву.

Февраль-апрель 1990 года


***

Она вошла, в глазах веселый пыл,
Весенних настроений вереница.
И он с улыбкой книгу отложил,
Загнув небрежно нужную страницу...

Вверху звезда последняя сгорела,
Внизу уже звучал людской поток.
А ты все так же пристально смотрела
В высокий белоснежный потолок.

Она лежала навзничь у стены.
И в этой позе было столько вызова...
А ноги - неестественно длинны,
Как в удлиненном кадре телевизора.

21 апреля 1990 года


***

На мотоцикле юноша с девицей
Мчат без оглядки по шоссе.
В пятно смешавшиеся спицы
Поблескивают в колесе.

Вдруг прямо на пути березка...
Удар! И твой кровавый труп
Лежит, и тонкая полоска
Растянутых в улыбке губ.

23 апреля 1990 года


***

Он голову у женщины отсек,
И разом кровь у всех оледенела.
Но чародейства тайного знаток
Соединил вдруг голову и тело.

Тогда он снова женщину рассек,
И снова в жилах кровь оледенела.
Но чародейства тайного знаток
Соединил вновь голову и тело.

И снова он ту женщину рассек.
И в жилах кровь опять оледенела.
Но чародейства тайного знаток
Опять соединил ее умело.

24 апреля 1990 года


***

Листва душистая промокла.
Ласкает пальмы легкий бриз.
И месяц, точно меч дамоклов,
Над нею в сумраке навис.

Вбежала в воду по колено,
Остановилась, несмела.
И вдруг присела, взбила пену
И, взвизгнув, быстро поплыла.

24 апреля 1990 года


***

Шум океанского прибоя.
Я на пустынном островке
Нашел обложку от «Плейбоя»,
Полузарытую в песке.

На обложке этой странной,
Словно ягода с куста,
Вся в крови лежала в ванной
Голая кинозвезда.

16 мая 1990 года


***


Закрыв глаза, он медленно склонялся,
Падал медленно к сверкающей стене
И кому-то тихо улыбался,
Тихо-тихо, прямо как во сне.

Ночь медленно плыла - для этих мест
Как-то необычно холодна.
Крупнозвездный розоватый Южный Крест
Зрел в проталине замерзшего окна.

Потусторонней воли знаки
Бросали бледный, серебристый свет.
Все было тихо, и во мраке
Другой, казалось, жизни нет.

Февраль 1990 года


***

Коль дергаешь ты за кольцо запасное,
И не раскрывается парашют,
А там, под тобою, безбрежье земное –
И ясно уже, что тебя не спасут...

И не за что больше уже зацепиться,
И нечего встретить уже на пути –
Раскинь свои руки покойно, как птица,
И, обхватив чистый воздух, лети.

16 апреля 1990 года


***

Я нес фиалки, нежные, душистые фиалки,
Стыдясь их хрупкой, чистой красоты.
В карман их сунуть, что ли - жалко!
Помнутся первые весенние цветы.

Я понимал, цветы скрывать не нужно,
Стесняться нежности и глупо, и смешно.
Но, знать, рукам, не расстающимся с оружием,
К цветам привыкнуть сразу - мудрено.

16 апреля 1990 года


***

В аквариуме крохотные рыбки,
Не двигаясь, давно легли на дно.
Тут не могло быть никакой ошибки,
Но опыт не удался все равно.

Он лежит - и не видно крови
На рубашке немыслимо белой,
Удивленно приподняты брови
На лице его окаменелом.

1990-1991 годы


Гор Чахал. Москва.