 |
|
|
|
|
 |
|
         |
| О КРАСОТЕ (Золотые Мои) Красота в отличие от уродства неизъяснима. Она, как писал Р. Барт может обнаруживаться, но прямому описанию никогда не поддаётся, поэтому дискурс при её описании вынужден отсылать к коду, лежащему в основе всякой красоты, коду искусства. Не вдаваясь в исторический экскурс представлений искусства о красоте (тема настолько фундаментальна и обширна, что даже не хочется касатья её) перейду сразу к современной ситуации. Последовательно деконструировав все эстетические коды искусства ХХ век провозгласил приоритет этики (подобно раннехристианскому периоду истории) в дискурсе красоты тем самым как и в начале нашей эры «изгнал идолов из храма». Причём эстетический код, наученный горьким опытом, на этот раз ничуть не пострадал, а напротив целиком утвердившись в дискурсе массовой культуры, способствует процветанию последней и активному вытеснению «высокого» искусства (изгнание блудного сына) в маргинальную зону неразличения. Нехорошо это, дорогие мои. Ой, нехорошо. Не будучи сторонником истерических метаний из одной крайности в другую (прошлый век убедительно показал бесплодность таких попыток решить наши проблемы), вижу единственный эффективный способ решения - ОБЪЕДИНЕНИЕ ЭТИЧЕСКОГО И ЭСТЕТИЧЕСКОГО ДИСКУРСОВ В ОДНО ЦЕЛОЕ. Причём утопичность попытки объединить две «вечные противоположности» только кажущаяся. Достаточно сослаться на историю православной церкви (целиком игнорируемую современным светским искусством), успешно использующей оба дискурса в своих целях на протяжении уже двух тысячелетий. Занимаясь этой проблематикой более 10 лет я вполне убедился в переспективности такого подхода. Имеется ввиду, конечно, не прямое заимствование (цитация) методологии. Я говорю лишь об успешном историческом примере, которых можно привести ещё немало*. Дело в другом. Православие как видение мира отличается от католического и тем более от протестантского мировоззрений устойчивым представлением о единстве мира. Мира, в котором этика и эстетика не противоположны друг другу, а объеденины в единое целое. Красота неотделима от спасения (Ф. Достоевский),тело от души в дискурсе прекрасного (А. Чехов) и т.п. Как говорится: В добром житье кудри вьются, в худом - секутся или с доброго слова, что с золотого блюда. Все эти определения естественным образом вытекают из православного «чаем воскрешения всех мёртвых» и именно телесного воскрешения (Н. Фёдоров), интенции, в которой не этика противопоставлена эстетике, а жизнь (прекрасное) противопоставляется смерти (безобразному). Жизнь здесь понимается не как данность, а как следствие этико-эстетического труда человека по преобразованию слепой природы. Мир как ему угодно может меняться, но неизменным остаётся смысл его существования. ВОСКРЕШЕНИЕ ВСЕХ МЁРТВЫХ - НАША ЗАДАЧА. Так давайте работать в этом направлении, мои дорогие, золотые мои. Это красиво. *) личный пример В начале своей деятельности, наблюдая отсутствие эстетического кода в художественном дискурсе и осознавая, что взятся ему вроде бы там исторически неоткуда, я решил отказаться от прямого худ. высказывания и осуществил такой проект.Я стал как бы наблюдать за жизнью художника со стороны, обнаруживая в его внехудожественной жизни эстетические феномены. Объединяя затем «фактографию» его жизни с его «произведениями» (цитировавшими модернистские направления искусства, т.е. лежащие в области этического кода), мне удавалось (или какзалось, что удаётся) объединить эстетический и этический дискурсы в один. Таким образом, автор здесь играл роль художника (в качестве модели я использовал себя), наблюдателя, фиксирующего жизнь художника и экспозиционера, такой трёх-этапный ход, несколько громоздкий, но необходимый в той ситуации. Нужно было с чего-то начинать. В дальнейшем эта трёх-ступенчатость трансформировалась в двух-ступенчатую путём замещения «художника» моделью, которую я лепил из глины (демиургический, воскресительный жест: глина - прах предков, мифологический материал сотворения человека и т.п.) и подмены субъективного «живого» наблюдателя некой «объективной» машиной слежения (вооружение глаза [ХЖ, №8 , стр. 10.]), создающей ощущение наличия неких объективных критериев в современной релятивистской культурной ситуации. В настоящее время я постепенно перехожу к следущему этапу, сливая воедино процесс наблюдения и процесс моделирования. Т.е. по сути происходит рождение нового прямого высказывания (но без «субъективного» автора т.к. моделирование виртуальное). Или, вернее, субъективность объективизируется (если так можно выразиться), т.к. все эти механизмы инициированны мною как субъектом и служат моим личным (художественным) задачам. Например, новый проект, над которым я сейчас работаю (называется Mein Gold) представляет собой трансформацию (коннотации: античный миф о Мидасе, средневековая алхимия) всего наиболее дорогого мне (друзья, близкие, Родина) в самородное золото (эталон вечных ценностей), объективизирующее мои личные ценности. Здесь я пытаюсь воскресить очередную избитую, «умершую» для дискурса высокого искусства метафору - «дорого, ценно как золото (золотые мои)» визуальными средствами, добиваясь «её очевидности», подлинности и в результате - жизненности, эстетической значимости. Таким образом происходит органичное (как мне кажется) сочетание этического и эстетического в моём художественном дискурсе. Гор Чахал. Москва, 2001. |